читать дальше
Пролог.
Рукоять пистолета была мертвенно холодной и не согрелась за последние 20 минут ни на полградуса. Шел дождь. Потоки серой воды шлифовали гранит площади. В них отражался свет, исходивший от фигуры, стоявшей в пяти метрах от меня. Он стоял, высоко подняв руки, слегка покачиваясь. Хоть я и не видел этого: ... напряженный взгяд в небо, в черную спираль в облаках, стекающие по запястьям капли крови, равномерно поднимающаяся грудь. Свет начал меркнуть и я сильнее сжал рукоять, слегка надавил на курок, сделал шаг вперед...
...Город. Пустой город остался сзади. Паники не было. Людям просто сообщили и они просто уехали. Я тоже не удивился. В конце концов всё к этому шло. Я бы тоже уехал, но...
...Он пришел тихо, как всегда. Т.е. я просто обнаружил его сидящим на диване сзади и перечитывающим, в который уже раз, буклетик Аниты Тигровой. Он не спросил, потому что я тогда обязательно бы отказал. Просто оставил оружие, назвал место и время и ушел...
...свет мигнул и растворился окончательно. Стало ужасно тихо. Дождь, облака и, как казалось, само небо исчезли, поглощенные воронкой, которая, сожрав всё, что можно, пропала сама. Он опусил руки и медленно повернулся ко мне. Я прицелился и нажал на курок...
...тихо, ужасно тихо. Мир, внезапно из серого став красным поплыл вверх. Непослушные пальцы разжали рукоять, и пистолет беззвучно упал на гранит. Тонкие полосы боли слегка царапнули грудь и внезапно взорвались тьмой в глазах...
1.
Рё проснулся в холодном поту. Опять этот дурацкий сон. Сходить что-ли к гадалке!? Спорим нагадает скорую смерть от ужасного монстра, которого наш штатный "маг" Вит наколдовал на прошлой неделе со словами "да прольеться дождь на сие жаждующее поле". Хотя какой к черту монстр, когда в светящейся фигуре из сна Рё упорно узнавал себя.
Плюнув на эту загадку природы, Рё соскочил с кровати, умудрился не опрокинуть ведро с холодной водой, которое кто-то чрезмерно заботливый поставил ему на место тапочек, и, сонно шатаясь, поплелся к самодельному умывальнику, белым кафелем выделяющимся на бревенчатой стене. Этот умывальник был причиной самых невероятных слухов но всей "веске" и оставался загадкой для самого Рё. Если не уделять внимания обстоятельствам при которых он тут появлялся, единственной загадкой оставалось то, откуда в нем бралась вода. Горячая. Труба с холодной уходила далеко под землю и, видно, закачивалась рядом с подземными водами. А вот труба с горячей уходила почему-то в стену и куда шла дальше предположить было сложно, а колупать стену Рё не позволила хозяёка дома.
Помывшись, Рё наконец удосужился одеться. Из «старого» остались только джинсы и кроссовки. Куртка же и майка были не в том состоянии, чтобы их вообще можно было назвать одеждой. Пришлось ограничиться одолженной у хозяйки льняной рубашкой. Аккуратно подхватив ведро с водой и стараясь не шуметь, Рё выбрался из комнаты, заглянул в приоткрытую дверь соседней. Анита дрыхла без задних ног, нежась на расписных подушках. На фоне потертой временем деревянной кровати с простым пуховым матрацем они смотрелись несколько неуместно, но Анита ни за что бы не согласилась изменить ни один из этих компонентов. Дескать кровать она делала вместе с дедушкой(наверное вооон ту кривую ножку она сама вырезала) а пуховик был подарком ее прабабушки ее матери. Что же касается подушек – их девушка сшила сама, услышав, что в царевых палатах спят исключительно на таких - 16 разных по размеру и с национальной росписью… Из-за обилия этих самых росписей, сделанных суровыми нитками, подушки получились исключительно жесткими, и Рё вообще не представлял как на них можно спать. Зайдя в комнату, он тихо поставил ведро рядом с кроватью и скрылся.
Так же тихо Рё прокрался вниз на кухню и принюхался – пахло жареной уткой. Отлично…
… В животе заурчало и я, наконец, понял, что всё еще думаю о себе в третьем лице. От голода, наверное. Или от снов дурацких. Впрочем, первое легко поправимо. С этими мыслями я отрезал себе кусок хлеба и пробрался к печке. Чудный запах был оттуда. Предстояла самая рисковая и ответственная часть. Собравшись, я резко отодвинул заслонку, локализировал утку и быстрым движением оторвал ей ногу – наверху раздался грохот упавшего ведра и ругань. Наспех закрыв заслонку я выскочил из избы, схватил заранее заготовленную жердь и подпер дверь – вовремя – в дверь бухнулось что-то тяжелое и деревянное – предположительно кадка. Я не стал дожидаться и проверять, насколько жердь задержит разбушевавшуюся Аниту, и поспешил скрыться. Забравшись на одну из высоченных соседских груш, я позавтракал и сразу почувствовал себя если не самым, то по крайней мере одним из счастливейших людей планеты. Ну, или не совсем из людей, но это пока не важно.
На дереве стало скучно. Груша уже минут 5 не резонировала от голоса Аниты а значит она была достаточно далеко либо успокоилась и вернулась домой придумывать мне ответную пакость. Я решился и спустился на землю, помахал сочуствующе-понимающему взгляду соседа и отправился на заработок. В этой милой деревне с таким же милым названием - "Чернодровинск" - я мог заработать только одним способом - купанием, как бы глупо это не звучало. В деревне оставался еще 1 водоем, который страстно желал моего присутствия, и я намеревался осчастливить его именно сегодня. Но сначала стоило попытать счастья у бабы Нюры. Ее хатка занимала стратегичское положение напротив травника и рядом с корчмой. Днями она крейсировала по всем трем точкам - у травника закупала травки, дома готовила из них какую-то дрянь, которую продавала в корчме. Дрянь пользовалась бешеной популярностью, потому что заметно снижала вероятность утреннего похмелья и маскировала степень опьянения. В особо удачных случаях эта самая степень проявлялась только тем, что человек с абсолютно трезывым и ясным взором в середине серьезнейшего монолога внезапно падал под стол и начинал храпеть. Лицо при этом приобретало выражение спящего ангела, и если бы не сивушный дух, то с вечерней корчмы можно было бы писать иконы. Бабка Нюра была дома и пекла блины. Бутыль с дрянью стояла рядом с печкой и мерзко поблескивала прозрачной жидкостью.
- Дабрыдень, баб Нюр.
- И табе здраствуй, внучак. На Балотки сягоння?
Я жалобно-подтверждающе улыбнулся, соображая при этом как намекнуть бабке, что работа у меня тяжелая, день длинный а есть хочется.
- Тебя Анита шукала. Гаворила, "ланч" зрабила - чтоб ты зашел забрал.
(о! вот оно!)
- Нельзя! Возвращаться нельзя - примета плохая. А обряд тонкий - нельзя карму портить.
Я прикусил язык - снова забыл про "дыялект". Но Нюра вроде не заметила. Запричитала:
- Ах... Как жа так... Вось вазьми блиночкау. - засуетилась, сунула в руки теплый сверток - ат! заранее же заготовила.
- Дзякую, баб Нюр.
Я распрощался, подхватил пакет и поплелся к озеру Болотки. Маленький пакетик, который я "нечаянно" уронил на выходе, бабка найдет и обязательно попытается вернуть – правда, ничего у нее не получиться...
До озера было километра 2-3, что в местных единицах составляло 5 веж. Вежой считалось расстояние, пролетаемое одним заряженным импульсом «на». Правда, что это такое никто не знал. Я спрашивал Вита, он мне даже объяснил в каких-то своих терминах, я вежливо поблагодарил и выкинул эту муть из головы. Денек выдался средней поганости – небо затянуто тонкой пленкой сероватых облаков, местами подпорченное черными росчерками «угрей», местами светясь кляксами голубого неба. Дул слабый южный ветер, что давало надежду на благопристойное продолжение дня. Я шел и вспоминал, как первый раз тут появился.
Темно… холодно… Холод нежно окутывает тело, омывает, затягивается - внезапно превращается в тысячи игл холода, вонзается в тело, рвет плоть и…
тепло.
Я раскрываю глаза и делаю судорожный вздох. Перед глазами плывут нарисованные мелом по дереву линии, знаки. Я стою на коленях, упав на одну руку – доски теплые и слегка шершавые. Вторая стиснута в кулак – из него еще капает кровь. В ушах шумит, а сердце бешено и надрывно колотится. Иглы тают, сметенные неистовым потоком крови – моей крови. Раненная рука перестает пульсировать – с нее падает последняя капля крови - сердце затихает и бьется уже нормально. Я глубоко дышу и только сейчас начинаю чувствовать сконцентрированные взгляды, направленные на меня. Поднимаю глаза на обретающий резкость мир и вижу ботинки.
Два ботинка – черные и какие-то слишком рельефные – как будто сплетенные из черной кожи. Ботинки пятятся, и я замечаю, что правый из них подпорчен – одна полоска кожи порвалась и торчит как кусок бересты – только черной. Я приглядываюсь и понимаю что это и правда береста – черная береста. Взгляд скользит выше, видит белые льняные штаны, пояс из какого-то красного материала, такую же белую и не менее льняную рубашку и удивленно-испуганное лицо. Лицо – небритое и страшно лохматое - пристально смотрит и периодически как-то виновато поглядывает вбок. Я, вставая с колен (мокрая куртка противно облепила тело), смотрю туда же. Там, внизу (ага – значит мы вверху), стоят люди с похожими лицами – тоже удивленными и испуганными. Человек десять-пятнадцать. Кто-то с вилами. Кто-то без ничего. Бабка с открытым ртом закрывает глаза пацаненку лет восьми. То, что рука промахнулась и закрывает ему не искренне заинтересованные глаза, а рот, ускользнуло от ее проницательности.
- Упырь. - Чей-то грубый голос из толпы.
- Упыря удзень не бывае. Вампер эта. Вон у крави весь. - Это бабка.
- Ага – вампер! А уши? - Снова грубый голос
- Тады вэрвульф. - Бабка.
- Они же все в Мраград уехали. Да и не было у них ушей таких никогда. И хвоста. – снова голос.
- Доброго вам дня, мил-люди! – выдал наконец я, обретя способность говорить.
Мил-люди угрюмо замолчали и еще пристальней посмотрели на меня. Я натянуто улыбнулся.
Бабка пошамкала губами и обратилась к обладателю ботинок-лаптей.
- Вит! Калдуняка недадзеланы! Эта кто?
Я решил молчать и дать ситуации развиваться самой.
Ботиночный Вит судорожно достал из кармана потрепанную книжечку, бережливо ее открыл и неуверенным голосом зачитал.
- «Июнь – козлоподобное существо трех аардов роста. Мясо используется при изготовлении смеси для утоления жажды деноутов. Рецепт смеси… Формула вызова…» Тут еще рисунок есть. – упавшим голосом дочитал «калдуняка» и с надеждой посмотрел на меня. Но я, видно, не оправдал его ожиданий, и он поник, обратив взор полный надежды на людей.
К этому времени я успел понять что: я не знаю, где я и не помню, где я был до этого. Впрочем «до этого» вспоминалось только то, что я в принципе где-то жил. Из более конкретной информации в мозгу всплывало лишь имя - Рёцке. Где я, было несколько более понятно – какая-то площадь, по краям которой располагались строения архаичного вида, сцена-помост, изрисованная мелом и обилие зелени вокруг, не дававшей рассмотреть больше ничего. Ну и люди.
Люди были недовольны. Человек рядом подавлен и расстроен. Вздохнув, он поднял руки вверх и стал нараспев что декламировать. Меловые дорожки внезапно стали черными, взорвались хлынувшими вверх полупрозрачными стенами тьмы. Я понял, что стоять больше на одном месте как-то нерационально и рванул со сцены. «Стены тьмы» оказались не прочнее дыма - так же легко рассеклись и уставшими струйками стекли с меня. В груди что-то слегка дернулось и на мгновение потеплело.
- Оппа! - ошарашено сказал маг. Тьма запоздало сгустиласть и схлопнулась на том месте, где только что был я.
Дальше все сорвалось – люди до этого спокойно стоявшие и наблюдавшие за процессом ринулись на меня с явно недоброжелательными намерениями. Бабка утягивала пацаненка в противоположном направлении. По выражению их лиц я понял, что выяснять в чем дело не время и рванул к просвету между деревьями. Толпа взвыла и бросилась следом.
За просветом оказался длинный пологий спуск. К реке. Я мысленно выругался – плавать я умел, но не любил. Моста же видно не было. А еще мне не нравился подозрительно черный цвет воды. Впрочем пролетевшие мимо вилы напомнили мне о том, что черная куртка на мне подходит к цвету воды и затруднит прицеливание.
- Стойте! – заорал кто-то сзади. Я успел поразиться проклюнувшейся вежливости, прежде чем с разбегу прыгнул в реку.
Вода подозрительно знакомым, проникающим холодом сомкнулась над головой, но я не успел вынырнуть – левое запястье стиснуло, в ладонь словно вогнали раскаленный прут, стремительно пронзая плоть, проникая вверх по руке, изгибаясь, взрываясь в груди пожаром. Я, кажется, закричал и потерял сознание.
Очнулся я, лежа на чем-то жестком без одежды, накрытый большим и колючим одеялом. Я приподнялся на локтях и обнаружил, что у меня забинтована левая ладонь. Я распутал узелок и быстро снял бинт, оказавшийся длинной полосой желтоватой ткани. Сжал, разжал кулак, убеждаясь, что внутренние повреждения тоже затянулись. В голове немного шумело, и я рефлекторно потянулся к тумбочке. Нащупав полированную гладь ручки, я потянул ее на себя, нашарил внутри пояс, положил перед собой. Из маленького кармашка достал наборчик мед-брикетов, отломал четвертинку и кинул в рот. Шум в ушах сразу прекратился. Брикетик быстро рассосался, и я проглотил получившуюся субстанцию. Иногда полезно. Пересчитал остатки брикетов – восемь и 3/4 – на год хватит. Это если каждый день экстримом заниматься. Подумав, что я еще сонный, я кинул пояс на пол и бухнулся спать дальше.
Через 30 секунд я вскочил. Черт!!! Медбрикеты, пояс, тумбочка… откуда!? Я огляделся. На меня уныло смотрели деревянные стены с маленьким окошком, посреди комнаты стоял деревянный стол и две скамьи. Еще треть занимала печь – ныне тихая и холодная. Я лежал на грубо счесанной лежанке накрытый одеялом. Я обернулся – стенка. Никаких тумбочек и в помине. Я сел и схватился за голову. Взгляд сфокусировался на тряпке служившей бинтом и на лежащем рядом поясе. Только что я помнил – нет – даже БЫЛ там, откуда пришел. И даже вот пояс достал...
Так меня и застали – голого, тупо пялющегося на пол, с глупой улыбкой и дикими глазами.
«Стойте!» оказывается было совсем не ко мне. Речка была черной не просто так – никто не думал, что я туда нырну. Тем более никто не предполагал то, как она на меня отреагировала. А вот когда вместо того, чтобы выбросить мой хладный труп на берег, вода закружилась, сжимаясь спиралью вокруг меня, а через минут 10 успокоилась, явив изумленным жителям прозрачную гладь воды, меня выловили, откачали, забинтовали кровоточащую руку и занесли сюда.
Теперь мне предстояло таким же способом очищать озеро от «ун» - беды и спасения местных земель. Беды, потому что воду, зараженную «ун» нельзя было пить, ей нельзя было поливать грядки, а купание в такой воде приводило к скорой смерти. Спасения, потому что только благодаря ей тут росли деноуты – деревья с удивительно темным, почти черным, цветом древесины, обладающей к тому же магическими свойствами. Я лично знал только одно магическое и весьма полезное свойство этой древесины - кадки, сделанные из нее, до меня не долетали, правда, только если я успевал отреагировать и выбросить вперед левую руку.
Видно я уже близко подошел к озеру - браслетик ожил и обнял запястье неосязаемой волной (знаете если сильно натереть янтарь шелком а потом приблизить руку, не касаясь - создаются впечатление прикосновения чего-то мягкого, но нематериального). Я всмотрелся вперед но ничего не увидел. Поле как поле - большое только очень. Лес вдалеке. И никаких симптомов озера. Я сделал еще пару шагов вперед, как внезапно ровная земля впереди будто растворилась и абсолютно беззвучно осела - провалилась в огромадную черную дыру. Я стоял прямо на краю обрыва, и тьма его плескалась, накатывая волнами почти на мои ноги - я быстро отпрыгнул назад. Тьма качалась себе и качалась. Левее в ней росло что-то типа камышей, больше похожих на гербарий старательной ученицы - такие же замученные и высохшие от чрезмерной заботы. Кроме камышей по поверхности того, что оказалось озером, были аккуратной рукой рассыпаны бледносиневатые пупырчатые блины - местный аналог росянки. Именно оно создавало иллюзию покрытой цветами лужайки на месте озера, привлекая насекомых. Росянки степенно плавали и ждали пока я уберусь куда подальше. Неприязнь была взаимной - лезть в озеро, где плавает ЭТО, мне не хотелось совершенно.
Это последнее зараженное озеро в округе. Оставались еще и родники, но их очищать было нельзя - водой из них поливали деноуты. После этого озера работы тут у меня уже не будет. Староста считал иначе, но слушать чего он придумает еще у меня желания не было. Днем должен приехать торговый обоз. До вечера они поторгуют а ночью тронуться в путь...
Я с надеждой посмотрел на браслетик - тонкую цельную полоску серебристого металла с выгрированными символами, плотно охватывающую запястье. На правой руке был точно такой-же но чуть-чуть темнее. Дополнял комплект вынужденной "бижутерии" ( снять я их не мог даже при большом желании) черный ошейник - тонкий, без единого знака, но с небольшим белым прямогульным камнем, впаянным в прямо в металл и всегда холодным. Надежда имела определенные основания - мне с каждым разом все лучше удавалось контролировать процесс и охватывать всё большую площадь. Я еще раз взглянул на блины. Те нахально нарезали круги прямо перед носом, не подплывая, впрочем, слишком близко. Я присел около самой воды, осторожно коснулся ее двумя пальцами - красная точка тепла загорелась в груди. Я прикоснулся всей ладонью к глади воды, улавливая ритм ее покачивания, погружаясь в волны настойчивого тепла. Я поднял руку - вода льнула следом, обволакивала ладонь своей влажной прохладой. Я не дал ей этого сделать - встал, резко выбросил руку вперед - вода сорвалась с руки и обрызгала проплывавший мимо блин. Блин сморщился и шустро уплыл. Прямо перед моей рукой висела крошечная черная спираль-воронка. Если опустить теперь ее глубоко в воду она станет увеличиваться, вращаться, выбрасывая хвосты нежного черного шелка, затягивать в себя "ун". Когда его скопиться слишком много, из воронки протянется нить к моей руке, вон те два символа браслета слегка засветятся, я почувствую сминающий всё взрыв тепла в груди - он затопит всё тело. Я сожму ладонь - нить будет холодно пульсировать, потяну чуть-чуть на себя и толкну вперед - воронка плавно поплывет вперед, вбирая в себя тьму. Когда я начну физически чуствовать натяжения нити я остановлю спираль - дальше нельзя, иначе я просто потеряю контроль. "Ун" впитается весь - без остатка, но нужно будет еще уничтожить его природные месторождения - они обычно глубоко под водой - иногда длинны нити не хватает и приходиться даже нырять.
Я стоял на берегу реки и отдавал себя убаюкивающему пению тьмы...
2.
Неееет. Повозка не скрипела. Она просто заставляла верить в то что она совсем не скрипит - иначе ты сразу поймешь что она не просто скрипит - она собирается развалиться. Здесь и сейчас.
Здесь и сейчас длилось уже часа 3. Поспать в таких условиях не представлялось возможным. Я сидел на деревянном ящике, окруженный их родственниками и искренне завидовал тем, кто едет на передних открытых возах - на соломке, в теплую лунную ночь... То, что ночь теплая и лунная меня совсем не радовало - я ехал в крытом фургоне почти в конце колонны и луны просто-напросто не видел. Кроме того, ехал я совершенно нелегально и без уведомления меня везущих. Впрочем, это меня не особо волновало - грохочущий вокруг меня товар явно представлял мало ценности - ибо это был единственный фургон, защищенный только "черными" амулетами - более дешевыми и умеющими лишь сигнализировать о действиях вора, а не останавливать его. Вся "черная" магия на меня не действовала - она использовала "ун" в качестве первоисточника энергии. В другие фургоны мне попасть была не судьба - их защищала "белая" и "серая" (она же рунная) магия.
Чтобы хоть как-нибудь скрасить свое пребывание в этом темном и жарком аду, я достал припасенный напоследок гостинец бабы Нюры. Насладившись блинным ароматом, я впился в первый попавшийся и чуть не взвыл от боли - кто-то словно тисками сжал мое ухо и голосом из моих утренних кошмаров произнес:
- Куда направляешься, котик. Понравилась уточка? А... ,Ррррррё? (
мое ухооо!!!) Чшшш!! Не нервничай так – хочешь, чтобы нас услышали!?
- Анита!? Какого лешего ты тут делаешь?
- Провожу инвентаризацию звезд на небе! Отдай блин…
- И не надейся!
Я вывернулся и отскочил в противоположный угол. Под ногой жутко затрещало, и я почувствовал, что проваливаюсь. Анита, воспользовавшись переключением внимания, подскочила ко мне и повалила на спину. Пол затрещал еще более угрожающе. Спасая блины, я проявил чудеса ловкости и выскользнул из ее любящих объятий на один из ящиков. Фурия воспархнула следом, сбив шаткую конструкцию из палок, подпирающих палки, которые подпирали ящики. Последние не оценили болезненности ситуации и с грохотом распределились по бывшему свободным пространству повозки. Повозка опасно качнулась, что позволило мне спасти хвост и запрыгнуть еще выше. За мной неумолимо, как сама смерть, в столбах пыли и света, двигалась Избавительница. Следующая конструкция, на которую я перепрыгнул, оказалось, видимо, дела рук другого архитектора, потому что меня она не выдержала. Нормально сгруппироваться мне помешали блины в руках, и я аккуратно рухнул в кучу ящиков, предусмотрительно рассыпанных Анитой. Следом приземлилась Она. С мерзкой улыбкой на губах она избавила мое пострадавшее и припорошенное ящиками тело от бремени ношения блинов и уселась рядом. Пол, трещавший всё сильнее, вспомнил, как он трещал в час своей смерти от рук дровосека еще в качестве дерева, но ломаться пока не стал.
Выбравшись из ящиков, я обнаружил что: первое - инквизиция сегодня добрая и решила таки оставить мне 1 блин, второе – мы по прежнему ехали, и никого не волновал шум в повозке. Блина мне хватило на 30 секунд. Анита довольно раскинулась на ящиках и не проявляла желания общаться. Я не настаивал, прекрасно зная, что сытая Анита и разговор понятия несовместимые. Голодно облизнувшись, я принялся переставлять ящики, чтобы на них можно было хотя бы присесть.
Что-то мелькнуло сверху вниз, с хрустом рассекая дерево, и повозка разделилась на две части. Плохо соображая, что происходит, я выскочил из падающей половины на свет. Солнце ударило в отвыкшие глаза, я завертелся – рядом со мной в землю воткнулась стрела. Я метнулся в сторону противоположному тому, откуда она прилетела. Почти скатился с горки и обнаружил себя у деревянной стены. Пробежал, низко пригибаясь вперед, и наткнулся на приоткрытую калитку. Скользнул внутрь – руки оказались заломленными за спину, удар в живот повалил меня на землю, сознание помутилось. Кто-то сидел на мне, прижимая коленом и не давая пошевелиться. В груди зародилось знакомое тепло. Усилием я открыл левую ладонь и представил, что впускаю «ун». Сверху закричали, и хватка ослабла. В руку хлынул поток тепла, затуманивая и так притупленное сознание. Плечо пронзила резкая и холодная боль – в ушах сразу же зашумело, и участился пульс. Ничего не видя, я вывернулся, вскинул руку, и пригласил «ун». Бесконтрольный поток снес остатки сознания и я погрузился во тьму.
- Рё… рё… - утро уже, вылазь!
Рё, нагло проигнорировав меня, потянулся и перевернулся на животик, всем своим видом показывая, что простыми уговорами его не вытянуть. Я присел рядом и погладил его по спинке. Неко довольно заурчал.
- Вставай давай…
Внезапно он перевернулся и совершенно проснувшимися глазами с характерной хитринкой посмотрел на меня. Вырваться я не успел. Его руки сомкнулись у меня за спиной и привлекли к себе…
Холодная вода вернула меня к реальности. Я попытался вскочить, но мне не дали ремни, удерживающие меня в горизонтальном положении.
- Удивительно… Ни разу не видел такой быстрой регенерации. Посмотрите, магистр, плечо уже зажило.
Голос принадлежал строгой даме в халате, склонившейся надо мной. В руках она держала металлическое ведерко.
- Я так понимаю, в зашивании раны необходимость тоже отпала – развязывайте его и ведите сюда.
Откликнулся тихий мужской голос.
-- В процессе написания --